http://s018.radikal.ru/i511/1703/25/3fe01365cdfd.png
   Краски мягкие, как суфле. Ложатся на холст плотными, жирными мазками, вдыхая жизнь в рождаемое соцветие. Их тихий блеск быстро тускнеет, когда ветром нагоняет невидимые частицы пыли. А ветер сильный, свежий, немного прохладный, но исключительно весенний. Художница наслаждается его стройными потоками, целующими щеку, вдыхает аромат, перекатывает на языке привкус распустившихся на соседней поляне бутонов.
   Перед ней – серебристая река, сочная молодая зелень, низкие кучевые облака – протяни руку, и на кисти останется их белоснежная пена. Взгляд художницы порхает: от холста к реке, от реки – к полотну, он беспокоен и не может сосредоточиться на чем-то одном. Она слишком воодушевлена этим днем – с самого момента пробуждения жизнь в ней бьет ключом и требует самовыражения. Поэтому она и пришла сюда. Приготовила мольберт, кисти, краски, ворох всяческой мелочи, которая вдруг могла бы пригодиться страдающему от нехватки инструментов, вдохновения или воображения творцу, и принялась изливать на холст свою душу.
   Выходило очень душевно и атмосферно – на фоне искрящейся в пробиваемых сквозь облака лучах солнца реки, ярких пятен юных цветов, на льняном полотне сидел в малиновом камзоле кот – ленивый и важный, как субботний променад, - с треснувшим пенсне в зубах. В левой лапе, с игриво выставленным средним когтем, он держал над канделябром с горящими свечами вилку. На вилке четким контуром обозначился загадочный тетраэдр с торчащей из вершины головкой кактуса. Кактус выглядел заинтригованным и готовым к приключениям. За спиной пухлого, как гусиная подушка, кота виднелось яркое пятно окна, в проеме которого трепыхалось на виселице чучело. Выглаженный фрак – точно набитая сеном субстанция собиралась нанести визит кому-то, как вдруг ее настигла петля на палке – отрепался на концах и развевался флагом. Ветер там, должно быть, такой же, как и здесь.
   Щедрые мазки краски придавали картине объема и силы, и художнице, что звали Нанорайми, из-за игрищ ветра, света и тени казалось даже, что ее творение воистину живет: вот танцует пламя свеч в лиловых радужках кота (которого Нано скромно в мыслях назвала Брелком), вот очередной порыв, взметнув белесые девичьи волосы, перевернул останки чучела в окне.
   И все-таки ей чего-то не хватало.
   Забеспокоившись, художница отбросила кисть куда-то в траву, и бросилась к своему рюкзаку, принявшись с исступлением в нем рыться. Настоящий хаос, как и всюду в ее жизни, в котором можно было обнаружить и клинок, и лампочку, но все не то, все не то! Опасное, опасное состояние, когда нить, связующая творца с питающим его художественное сознание космосом, может быть оборвана, его необходимо немедленно устранить, свести на «нет», загубить на корню и восстановить родившуюся сегодня в душе Райми музу! Художница швыряет то за одно плечо, то за другое, все то, что кажется ей мелким, праздным, тупым, себя изжившим, чересчур экстравагантным и чрезмерно блеклым, прокладывая путь к свету для того единственного, что встрепенет ее крылья. И вот… нашла! То самое, единственное в своем роде, последнее средство, заменить которое не могло ничто – только оно было способно восстановить баланс добра и зла на свете, только от него зависело, взойдет ли ночью над Церберской горой многоокая луна, согреет ли утром Бесандскую долину солнце…

   И вот, идея в голове, мир вновь налажен, и плеск рыбешек с серебряной чешуей, свист ветра от движения Белисарда сквозь пространство высоко-высоко над бренной землей – а есть ли она? или это лишь легенда для любознательных умов? – вновь гармонирует с самой сущностью светловласой Шенз-Ди. Осталось лишь добавить эту самую деталь – такую маленькую, но такую значимую для всей Вселенной, не меньше!
   Нанорайми достала новенькую кисть, совершенно позабыв о той, что лежа в траве тоскливо надеялась все-таки попасть домой, а не остаться в полном одиночестве на радость муравьям и зависимым от запаха масляных красок насекомым, и занесла руку над холстом…

Чужой перст задал ей направление по указателю на тот свет вдохновенных порывов и гениальных идей. Вот так всегда случается, когда у тебя под рукой нет листа бумаги и писчей принадлежности. Чтобы ухватить за хвост, обозначить очертания осветившей ум идеи, и потом со спокойной душой воссоздавать заветный образ. Нет! Пропало! А сердце опрокинулось и считая позвонки сползло куда-то вниз. В груди – дыра. В дыре – тьма. В тьме – обида и злость. Тянут лапы и паскудно скалятся, подтягиваясь на рваных краях портала в сознание.
   Рука с зажатой кистью в бессилии опустилась, пока еще не налилась новой силой – силой гнева. Кот по имени Брелок опасливо покосился на художницу, вся загадочная гипнотичность его очей вдруг испарилась. Кактус в пирамиде икнул и скрылся с глаз. Кисть хрустнула. Остатки ее полетели в траву, а вода, в которой надобно было полоскать кисти, оказалась на доспехах гремевшего мимо нее стражника. Он остановился, пыша пламенем, но столкнувшиеся взгляды быстро дали понять, что они сейчас заодно. Нонарайми выставляет прямую, точно стрелу, руку в сторону, где скрылась наглая девчонка, и только жует губы, накапливая во рту слова.
   В нежить обратит своим негодованием зарвавшуюся мелочь! Глаза до колен вытянет и на забор намотает! 
   На коня! В погоню! Да вот только коня под рукой нет, какое горе!
   Громыхание амуниции стражников Нона провожает настоящей радугой смысловых окрасов всего своего объемного творческого лексикона, абсолютно беззастенчиво насыщая ими воздух.

   Хрупкое душевное равновесие восстанавливать тяжело. Как роза, некогда сотворенная из тончайших лепестков хрусталя, теперь оно будет собираться из их осколков.  Едва дотащив вдруг ставшую неподъемной свою ношу, Шенз-Ди поняла, что к холсту притронуться придется еще не скоро. Не после такого удара. Хотя, ей бы парочку ночей в долгом сне провести, и всякий раз просыпаться с желанием уснуть обратно и навеки. Впрочем, есть и другой способ найти подобие покоя. Живопись не была единственной страстью Нонарайми Шенз-Ди.

   Сидеть у фонтана на каменной площади было… не совсем удобно, зато уютно. Спину справа греет солнце, спину слева охлаждает свежесть фонтана. Тягучий мармелад планомерно исчезал за белыми зубами девушки, что даже не озаботилась пристроить длинные волосы иначе, кроме как на том же камне, на котором и сидела. У нее трагедия, ей можно. И тут – оно!
   Точно собака, напавшая на след, Нона вскакивает и встает в стойку, замечая неподалеку от себя явление всех бед. За последние несколько часов она успела нахвататься новостей на рынке и в магазинчиках о том, что кто-то посмел посягнуть на святое – ограбил королевский дворец, это ж надо! – и гнев, вместе с вырывшей себе уютное местечко завистью, не помешал ей сложить два и два.
   - СТРАЖА! ВОР ИЗ КОРОЛЕВСКОГО ДВОРЦА! ДЕРЖИТЕ ЕЕ! – и снова мстительный перст Нонарайми указует на врага, а звонкий голос привлек всеобщее внимание. Толпа мигом зароптала, залязгали доспехи, и триумфа аромат уже был близко, как вдруг…
   - Да ты же сама воровка! Нашлась! Ловите! Она украла мои золотые прищепки!  - еще более громкий и звонкий голос разрезает толпу на две части, и тучная женщина скрипит зубами, показывая в сторону художницы.
   - Золотые прищепки?... – на секунду вокруг нее образуется гробовая тишина
   - Прищепки!... И что с того? Золотым что угодно может быть, так что не так с прищепками? И вообще, я их сама нашла… аэ… За ними!
Действительно, посчитали люди, и обратились в погоню за воришками, которых уже и след простыл. А потому что нечего ртами хлопать и уши развешивать, когда выдается шанс рвать когти, что они и сделали. И почему-то в одном направлении.

   - Это. Все. Из-за. Тебя, - методично плевалась словами Нонарайми, в то время как дерево покорно принимало ее пинки. Будь у него возможность, наверняка бы выразило свое неудовольствие относительно того, что покой нарушен столь грубым образом, однако Нона тут же нашлась бы уверить его в том, что его страдания – ничто в сравнении с тем, через что ей приходится проходить прямо сейчас вместе с безымянной девчонкой. Вот же она, притаилась за этим самым деревом. Хотя бы ума хватает не лезть вместо прочной коры под ноги.
   - Из-за тебя теперь только Хаосовы панталоны ведают, когда я смогу вернуться в город. И там меня будут искать. А ведь я их даже продать не успела… вон они… валяются на дне.., - следующий пинок, бессмысленный и беспощадный, пришелся на ее рюкзак. И в тот же миг на секунду, вместе с сумкой, вздрогнуло и все вокруг. Озадаченно чирикнули птицы и сиганули с веток ввысь, простонало где-то далеко вековое дерево и… все снова замерло. Девушка обхватила недавно не по-доброму облюбованное дерево и озиралась вокруг. – Что за хаосовщина? – Тишина. Так, ладно.
   - Не важно! На чем мы остановились. Из-за тебя я привлекла столько внимания! Картину не закончила! Брелок будет страдать… А, да, он уже страдает… Да кто ты вообще такая? – художница нависает над мелочью, грозясь если не заморить ее вопросами, то закормить до смерти собственными волосами, свивающими прямо перед лицом неприятельницы.